И дым оседает
На вохре откоса,
И рельсы бросаются
Под колеса…

Едешь на поезде и не устаешь глядеть в окно: захватывает анонимность увиденного, невозможность никогда узнать, куда ведет вон та тропинка, или как выглядит непарадная сторона главного здания пронесшейся мимо станции. Про анонимность не моя мысль – Набокова.

Как и эта: на остановках смотришь иногда на сочетание каких-нибудь совсем ничтожных предметов – пятно на платформе, вишневая косточка, окурок, – и говоришь себе, что никогда-никогда не запомнишь и не вспомнишь более вот этих трех штучек в таком-то их взаимном расположении, этого узора, который, однако, сейчас видишь до бессмертности ясно.

Удивительно: всегда думал так же, только с обратным знаком – глядя на прислоненную к привокзальной урне метлу, игру теней на неизменно низком полустанке или ушедшего в прошлое, но показывающего рукою в светлое будущее типового Ильича, я всегда был уверен, что запомню эти моменты – ведь действительно их видишь до бессмертности ясно. Но тщетно…

Впрочем, эти мысли приходят не сразу. Конец санитарной зоны – облегчение во всех смыслах: Москва позади, а в советского образца туалете свежий воздух и одиночество – разительный контраст с плацкартой, где уже надышали, где утоляется бесконечный голод, и где проводницу мучают вопросами про чай.

Ершик на леске, которая зачем-то такой длины, что, если просунуть его в туалетный слив, можно чистить колесную пару.

Поезд постепенно побеждает электрички и наращивает скорость. Вскоре оказывается позади давно не лесковская Тула и далее краткие, как выстрел, Плавск, Мценск, Курск, разбавленные почему-то Орлом. Я был в этих городах лишь проездом, но скука русская, скука купеческого дома, от которой весело, говорят, даже удавиться, помнится очень хорошо: «Леди Макбет Мценского уезда» была проглочена в один присест с «Очарованным странником».

Боже, кто придумал новые вагонные форточки, которые не сдвигаются вниз, а лишь слегка откидываются внутрь? Воздуха нет, и конструктору впору умереть от икоты. Если жив – в наказание поселить в поезд на ПМЖ.

Постепенно пассажиры свыкаются – многовагонная машина времени перетряхивает тела и судьбы, располагая их удобнее на кушетках… Но только до очередной остановки, предвкушение которой вносит нервозность, – энергия ищет выхода, а поезд еще не остановился.

Торговцы снедью, заглядывающие с безысходной надеждой в окна поезда и в его лица и скороговоркой-прибауткой наговаривающие мантры о хорошем товаре, как никто символизируют скоротечность остановки. Брызнувшая из-под вагона вода заставляет их отскакивать и клясть на чем свет склероз проводницы. В конец поезда спешит потенциальная пассажирка, таща с неженской силою чемодан. Когда хочется на юг, даже высокие каблуки в беге не помеха…

…наблюдая за кусочками проносящейся жизни, не замечаешь, как экран постепенно темнеет, и поезд въезжает в ночь.

Убаюканный тряской и качкой ночного пути, просыпаешься от внезапной тишины и покоя. Плацкарта сопит на все лады. Бочком, уклоняясь от торчащих ног, и, возможно, размышляя о Прокрусте, куда-то спешит проводница. Узловая станция живет вялым пересвистыванием локомотивов, деталей не разглядеть – заоконный мир запотел.

Коптя воздух через жаберные щели, по соседнему пути неотвратимо накатывает тепловозное чудище с безумными глазами-фарами на плоской морде, носом вагонной сцепки и страшным оскалом скотосбрасывателя. Внизу вагона – осторожная в темноте жизнь: оранжевые телом обходчики с музыкальным слухом и молотками в руках проверяют колесные рефлексы.

Пограничники требуют вспомнить, что ты гражданин, а не груз. Однако внезапно смягчившееся на местный манер «г» наводит на размышление о несерьезности границы. Моментально пролистываются паспорта, и нужно иметь наметанный глаз при сличении фотокарточки и заспанного оригинала…

Украинские степи ничуть не изменились – все те же отряды подсолнухов, глядящих на поезд, либо понуро – в землю, поля, деревни с белеными яркими хатами, но на дорогах наравне с отживающими изделиями советского автопрома, образцы которого давно уже сгнили в средней дождливой полосе, едут новенькие иномарки. За минувшие шесть лет их прибавилось, что на не изменившемся фоне выглядит странно.

Запах вяленой рыбы на платформе в Запорожье заставляет предвкушать водную гладь Днепровского моря, вскоре бьет по глазам блестящая на солнце соленая белая грязь Сиваша, и вот поезд догоняет отделяющийся полуостров. Теперь остается только ждать, когда сравнительно безжизненная и ровная степь, пересеченная однажды жилой Северо-крымского канала, начнет вспучиваться и вздыбливаться горами в районе Симферополя…

Останавливаемся у друзей – они разрослись за эти годы, построили и сдают приезжим несколько помещений. Выйдя на плацдарм для отдыха, чувствуешь себя сибаритом – возле шезлонгов.

Впрочем, отдых будет активным – хочется не только поплавать, но и в горы залезть. А пока надо преодолеть последнюю линию обороны…

… и можно купаться.

И все же лучше всего тут зимой – когда нет людей. Летом придется постараться, и лишь тогда попадешь в Крым безлюдный и даже так: бесчеловечный. Убежав от толпы на набережной вечерней Ялты (апофеоз ада) и оказавшись в одиночестве между горами и морем, стоит смотреть на них, максимально самоустраняясь из пейзажа.

Продолжение следует…

12 комментариев

Добавить комментарий для se_boy Отмена

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *