В современном мире количество литературных произведений столь велико, что невозможно прочитать все – обязательно что-то интересное пройдет мимо. Как следствие, приходится действовать наугад при выборе новой книги либо тем или иным образом осуществлять селекцию. Руководствоваться рекламой и общественным мнением? Увольте. Как говорил один знакомый, не люблю все общественное, особенно мнение, питание и туалеты. Апеллировать к общественному мнению вообще не стоит, его стоит лишь принимать во внимание.

Чтобы не попасть впросак при выборе книг, руководствуюсь в том числе рекомендациями нескольких близких людей, вкусу которых могу доверять в большой степени. Это довольно действенный способ селекции. Именно таким образом попал в руки «Парфюмер». К сожалению, уже по ходу чтения книги стало понятно, что вышеупомянутый механизм выбора литературы не сработал. Ближе к последней странице переполняли три чувства: скука, отвращение, чувство гадливости.

Вопрос возвращаться или нет к «Парфюмеру», мягко говоря, не стоял, однако вернуться пришлось, потому что среди почитателей этого произведения оказались люди, которые мне небезразличны.

Что такое «Парфюмер». Фантастика? Нет. Исторический роман? Нет. Детектив? Тоже нет. Сказка? Нет. И так далее. В этом произведении вроде как понемногу отовсюду, при этом целостной картины не возникает, все разваливается на куски. Не будем пока вдаваться в подробности, ведь и из плохой глины можно вылепить хороший горшок. То есть, возможно, цель действительно оправдает средства?

К сожалению, нет. По своей, скажем так, конструкции «Парфюмер» это чистой воды эклектика, сцементированная, однако, очень хорошо, особым видом цемента, за что моя личная неприязнь к автору усиливается в разы. Зюскинду удалось найти ту кнопку, нажатие на которую вызывает безусловный рефлекс. Рекламщики такую идею, реализованную в рекламном бизнесе, оторвали бы с руками и ногами.

Но давайте по порядку и издалека.

Как известно, «чтобы стать классиком, нужно быть иностранцем, непонятным и желательно мертвым». Иностранное происхождение значит, что где-то в другой стране книги автора уже признаны. Непонятность дает массу возможностей для интерпретаций, а то, что автор умер, развязывает руки вообще, потому как у первоисточника уже не спросишь. В нашем случае двух составляющих оказалось достаточно, так как многие читатели и критики либо уже называют Зюскинда классиком, либо пророчат ему это звание в недалеком будущем. Но действительно ли он классик? Или зададим вопрос прямо: быть может, общество потребления возвело его в классики?

Какая есть общая черта у чтива (сюда же можно отнести визуальный ряд – «матрицы», «пятые элементы» и прочие «звездные войны»)? Рано или поздно между героями возникает любофф. На каких бы планетах герои ни жили, с каким бы чудищами ни боролись, в какие бы невозможные одежды ни рядились, (прошу прощения за грубость) трахаются они старым дедовским способом – старый добрый сунь-вынь, как говорил герой Мальколма Макдауэла в фильме «Механический апельсин». И сами эти герои антропоморфны, ибо при передаче постельных сцен (особенно в кино) наличие пятой ноги, четырех грудей и т.д. у совокупляющихся кассу собрать не позволит.

Логично, что ничего другого придумать здесь невозможно, потому что инстинкт существует столько же, сколько человек, и столько же существуют механизмы влечения, органы размножения и все психофизиологические и культурные особенности с этим связанные. Поэтому жалкие потуги описания любви к существам внеземных цивилизаций, какие давал, например, в некоторых фантастических романах и рассказах Иван Ефремов, вызывают либо недоумение, либо смех.

Однако в обществе потребления существует постоянный недостаток новых развлечений. Необходимо все время изобретать что-то новое, что бы шокировало публику, что бы вызывало у нее интерес, что бы, если называть вещи своими именами, заставляло быдло покупать новый продукт. Так как времени на изобретение настоящих произведений искусства не остается, начинается смешивание того, что есть под руками. Причем чем дальше, тем сильнее смесь. Главное – оказать эффект. Соответственно, уровень таких «поделок» катастрофически падает, начинается инфляция, что, в свою очередь, заставляет производителя плодить еще более страшных ублюдков.

Эти поделки-ублюдки, с другой стороны, востребованы публикой, так как наркоману – потребителю – требуется все большая доза. То есть существующая эклектика постоянно усиливается (что ведет к вырождению и распаду культуры, но данная тема – совсем другой разговор). Возьмем наиболее яркий пример. Порнография. Это не абстрактный пример, это пригодится нам при анализе «Парфюмера».

Итак, эротика потребителя уже не устраивает, извольте чего-нибудь пожестче подать. Когда не устраивает «пожестче», переходим к мазохизму, садизму и извращениям. Потом надоедает искусственность – ведь это актеры играют в студии. В ход идут реальные изнасилования, расширяются возрастные рамки – в процесс включаются все – от детей до стариков. Апогеем, видимо, является изнасилование жертвы с последующим ее убийством в момент оргазма, испытываемого насильником (см. фильм «8мм» с Николасом Кейджем в главной роли). Оргазм, изнасилование и убийство в одном флаконе – экий коктейль! – и все это ради получения потребительского удовольствия. Неплохо, да?

Дальше, очевидно, двигаться некуда. Что делать? Дельцы от порноиндустрии наверняка что-нибудь придумают. Однако это уже не так интересно. За реальные изнасилования и пытки можно сесть в тюрьму, а вот если попытаться описать это на бумаге, то тут открывается широкое поле для деятельности. Правда, читать механическое описание полового акта скучно, это сродни чтению милицейских протоколов, поэтому нужны эмоции, нужны, стало быть, ситуации.

Чуть-чуть в сторону. К сожалению, в современной литературе, даже в той, которую можно отнести к высококачественной, едва ли не в каждой книге в ходе повествования будет постельная сцена, а то и несколько. В какой-то момент времени описание этого дела стало необходимым атрибутом.

Издателю хочется, чтобы книга пошла «на ура», поэтому изволь, чтобы в ней было то, что вызывает срабатывание безусловных рефлексов. Да и сами авторы порой не прочь «зашибить копейку». Так как материнский инстинкт присущ только женщинам, а чувство голода в потребительском обществе утолено, остается использовать инстинкт размножения, он «накрывает» разом всю целевую аудиторию. Издателю, может, и хорошо, но впечатление от действительно классных произведений неизбежно портится.

Примеров масса, приведу только один. Автор Артуро Перес-Реверте, книга «Королева Юга». Насколько помню, это журналистское расследование, и персонаж – Тереса Мендоса – реально существовал или даже существует. Понятно, что собранный материал Перес-Реверте подверг литературной обработке. Книга хорошо написана, если бы не одно «но». Зачем вдруг в журналистском расследовании несколько раз встречается описание интимной близости, причем переданное от лица героини так, будто автор был на ее месте в момент этой самой близости (этакий папарацци изнутри)? Это откровенно портит книгу. Когда натыкаешься на такие неожиданные вставки, это в лучшем случае воспринимается как реклама, которая сплошь и рядом на телевидении прерывает трансляцию, например, фильма и которая к фильму никак не относится.

Но вернемся к теме. Так как прием постельной сцены, в общем-то, исчерпал себя – налицо инфляция, так как порнографию в книгах читать откровенно скучно, нужны новые таланты, потому что нужна изюминка, которая как бы поднимет произведение с уровня чтива на более серьезный. Достичь этого можно, например, следующим образом: половой вопрос пусть присутствует, но надо сделать так, чтобы все внимание обращалось не на него, но «где-то рядом». Подойдет какая-нибудь абстрактная, возвышенная идея. Например, не спать с женщинами, а упиваться их ароматом, делая из их тел выжимки и экстракты…

***

Зюскинд своим «Парфюмером» занял свободную нишу. В качестве вышеупомянутых абстрактных идей тему обоняния и запахов, похоже, не использовал никто до него. (В остальном Зюскинд ничем не отличается от прочих чалкиных, малкиных, палкиных и залкиндов.) Про визуальные стимулы говорить нет смысла – они сплошь и рядом в кино, тема звука тоже разрабатывалась, например, как побочная в том же «Механическом апельсине». А вот аромат! Это благодатная тема еще и потому, что, как и музыку, запахи очень трудно вербализировать. А они, тем не менее, на подсознательном уровне являются одной из основополагающих вещей в механизме человеческого восприятия.

Например, если не изменяет память, существует что-то вроде экспресс-теста на определение совместимости партнеров. Совместная жизнь скорее всего будет успешной, если, в числе прочего, партнерам нравится запах друг друга.

Однако тема запаха хоть и благодатная, но «Парфюмер» состряпан откровенно плохо. Когда в ход идет стопроцентно срабатывающий у читателя прием (похищение ребенка, убийство, изнасилование, любовь), это резко повышает планку для писателя – ему необходимо вывести произведение на новый уровень, а не зацикливаться и мусолить тему на уровне безусловных рефлексов.

К примеру, в «Преступлении и наказании» Достоевского есть убийство, но это лишь средство (а не самоцель) для раскрытия темы «тварь я дрожащая или право имею» со всеми вытекающими отсюда душевными переживаниями.

Проведем такой эксперимент. «Преступление и наказание», наверное, можно было бы сжать до рассказа в двадцать страниц. Разумеется, потеряется многое, но останется смысл, идея. В качестве другого примера, утрируя, возьмем «Постороннего» Камю и как сокращенный вариант его «Стену» Сартра. Написано примерно об одном и том же, только в первом случае тема разработана куда глубже и акценты другие. Или, например, Уилки Коллинз – его «Лунный камень», возможно, только бы выиграл, сведи он его к рассказу в двадцать страниц. Получился бы хороший рассказ в стиле конан-дойлевского Шерлока Холмса, а не скучная повесть длиною в книгу.

Однако если попытаться свести к рассказу «Парфюмера», поступиться придется чем? Описанием запахов и парфюмерного дела – то есть единственной вещью, описанной Зюскиндом хорошо. И что останется? То о чем говорилось выше: упиваться ароматом женщин, делая из их тел выжимки и экстракты. Идея бессмысленна, путь к ее достижению мерзок и, мало того, сюжет плохо сделан. Аминь!

Чтобы не утомлять конструкторскими недочетами, вот всего две цитаты, характеризующие Гренуя:

Для души ему не нужно было ничего. Безопасность, внимание, надежность, любовь и тому подобные вещи, в которых якобы нуждается ребенок, были совершенно лишними для Гренуя. <…> Подростком он был не слишком высок, не слишком силен, пусть уродлив, но не столь исключительно уродлив, чтобы пугаться при виде его. Он был не агрессивен, не хитер, не коварен, он никого не провоцировал. Он предпочитал держаться в стороне (слова выделены мною).

Сначала маленький вопрос – почему «якобы»? Видимо, Зюскинд считает, что внимание, любовь и тому подобные вещи ребенку не нужны. Но это ладно. Что можно вывести из приведенного отрывка? Зюскинд дает образ героя, который банально распадается. Гренуй это человек-никто и человек-ничто, да еще и не пахнет дурак ты и уши у тебя холодные. Он просто не может существовать. В противовес этому Гренуй наделяется страстью к запахам и обостренной способностью их чувствовать. На таком сюжете и на таком образе далеко не уедешь. Это абстракция. Совершенно очевидно, что рано или поздно по ходу повествования Зюскинду придется этот образ дополнить, идя вопреки им же написанным характеристикам героя, за счет введения одного или нескольких основных мотивов, движущих людьми.

Таковыми, к примеру, являются месть, ревность, нажива, тяга к противоположному полу, жажда власти. Автор выбрал два последних. Тяга к власти, желание управлять людьми с помощью запахов у Гренуя появляются уже в середине романа и усиливаются к концу книги, следовательно, выделенные выше понятия, а именно жажда внимания, любви, а также хитрость, коварство, умение провоцировать и предпочтение не держаться в стороне Греную очень даже присущи.

То что сочетание гренуевского, гм… асексуализма с маниакальной увлеченностью к запахам в конце концов приведет к женщине, также очевидно с первых страниц. Не о цветочках же Зюскинд будет писать всю книгу! И, разумеется, это запах женщины. («А она потому лемма, что в расчет не принимает бабу. Лемма всеобща, пока нет бабы. Баба есть – и леммы уже нет… в особенности если баба плохая, а лемма хорошая…» Венедикт Ерофеев.) Почему запах именно женщины? Об этом чуть дальше. Однако главенствовать должна абстрактная идея! Должна быть изюминка, которая (как бы!) поднимет произведение и читателя выше обыкновенной порнографии. Запомним это и читаем две цитаты:

Теперь он чуял, что она была — человек, чуял пот ее подмышек, жир ее волос, рыбный запах ее чресел и испытывал величайшее наслаждение. Её пот благоухал, как свежий морской ветер, волосы — как ореховое масло, чресла — как букет водяных лилий, кожа — как абрикосовый цвет… и соединение всех этих компонентов создавало аромат столь роскошный, столь гармоничный, столь волшебный, что все ароматы, когда-либо прежде слышанные Гренуем, все сооружения из запахов, которые он, играя, когда-либо возводил внутри себя, вдруг просто разрушились, утеряв всякий смысл.

Когда она умерла, он положил ее на землю среди косточек мирабели, сорвал с нее платье, и струя аромата превратилась в поток, захлестнувший его своим благоуханием. Он приник лицом к ее коже и широко раздутыми ноздрями провел от ее живота к груди, к шее, по лицу и по волосам и назад к животу, вниз по бедрам, по икрам, по ее белым ногам. Он впитывал ее запах с головы до ног, до кончиков пальцев, он собрал остатки ее запаха с подбородка, пупка и со сгибов ее локтей.

Заметьте, как целомудренно все описано. Автор минует носом Гренуя гениталии и водит им только около пупка, сгибов локтей и подбородка, а ароматы так вообще невинные – ореховое масло, морской ветер, лилии и абрикосы. (Правда, чресла пахнут одновременно рыбой и лилиями, ну да ладно – спишем это на странные ассоциации Зюскинда.) Однако при чтении данного отрывка подсознательно возникают совсем другие запахи, вербализировать которые никто не возьмется.

Эта дешевая подмена запаха женщины запахом цветочков при возникающей в воображении картины привлекает читателей обоих полов неимоверно. То есть инстинкт срабатывает, потому что, говоря грубо, мужик обнюхивает бабу (пардон, девушку), да еще как это описывает. Если возникли сомнения, попробуйте представить, сколько читателей было бы у книги, будь автор «Парфюмера» гомосексуалистом или зоофилом. Интересно, какие в этом случае запахи описывал бы Зюскинд?

Если от сюжета просто скучно, то от вот такого рода «изюминок» начинает прямо-таки тошнить, потому что, во-первых, виден механизм – как это сделано и как оно работает, во-вторых, обидно за читателей, которые механизма не видят и вследствие этого принимают писанину за художественное произведение. Ибо (определение): хорошо «сработанный» порнографический роман маскируется художественным предлогом, что успокаивает совесть читателя, который хочет получить неприличие и одновременно извинения для него. ((с) Станислав Лем.)

Кроме того, сексуальное паразитирование на эпосе человекоубийства – вообще одна из самых мерзких вещей. (Он же.)

Завершить роман можно было только смертью главного героя (избавиться от неуклюжей абстракции), последовательно проведя его от полного отсутствия запаха через аромат женщин к собственному, скажем так, запаху. Ну, для усиления эффекта попутно дать описание свального греха на площади, иначе как показать запредельный восторг публики?

Если до конца приклеивать ярлык, то «Парфюмер» это скорее порнографический роман с фэнтезийно-фантастическими элементами и с претензией на высокое. Фэнтезийные произведения почти всегда неубедительны в силу того, что пишутся ради самих себя (степень скучности различных толкиенов определяется только отсутствием или наличием у них таланта) и пытаются претендовать на роль мифа. Однако создать миф одному человеку не под силу, а ни к чему не привязанных псевдореальностей можно плодить сколько угодно, но проверку временем они не выдерживают.

Зачастую к фэнтези и дешевой фантастике прибегают авторы, которые не в состоянии довести до ума книгу нормальным путем. Когда не хватает таланта и возможностей действовать в реальном мире, смело двигай в запредельное, автор! В этом также отличие фэнтези от настоящей фантастики. Последняя дает возможность перенести события в нестандартные условия и, избегнув, таким образом, рамок и условностей, заострить внимание на проблеме, показать ее под новым углом. Например, в «Малыше» братья Стругацкие поднялись значительно выше всевозможных и набивших оскомину спекуляций на тему взаимодействия с инопланетным разумом, поставив между людьми и инопланетянами посредника-ребенка и с его точки зрения посмотрев на род людской. Это совершенно новый взгляд на проблему, не говоря уже о художественных достоинствах «Малыша».

Но Зюскинд, смешивая порнографический роман с фэнтези, смог предложить читателю лишь запахи экстрактов чресел и других фрагментов женских тел. На большее его не хватило. Есть еще, правда, претензия на высокое, которая вводит неискушенного читателя в заблуждение. Но такая уловка ничего, кроме отвращения, к автору и его произведению не вызывает. Потому что дешево.

И еще одно хотелось бы отметить, предвидя возражения, что вот, мол, литературные критики роман Зюскинда считают шедевром. Количество выпускаемой сегодня литературы столь огромно, что критики не в состоянии прочитывать все – пропускной способности не хватает. Эту проблему хорошо рассмтотрел все тот же Станислав Лем. В результате большой процент проходит мимо «критического сита» напрямую в публику, и здесь уже как повезет.

Но как только произведение становится популярным, оно автоматически попадает в поле зрения критики. И критики начинают в нем выискивать параллели, аллюзии, скрытые смыслы и проч. Причем часто делают это слишком рьяно! Этим грешит так называемая обратная связь – через публику, через популярность – к критике, а не наоборот. В этом случае критики оказываются связаны тем, что произведение уже признано. Против массы не пойдешь, остается идти на поводу. В случае «Парфюмера» поиски аллюзий и параллелей лишь просто показывают, что смешивал автор при создании романа. И любые попытки найти что-то сверх этого тянут в лучшем случае на дурновкусие.

Например, автор одной критической работы проводит сравнение Гренуя с Христом. Даже сюда доплюнули. Перечисляются – цитата – призвание, бдение в пустыне, и апофеоз избраннической судьбы Гренуя, когда казнь (распятие!) превращается в торжество избранничества. Что ж, наверное, можно сравнить Гренуя и с Христом, но почему-то никто не додумывается до других ассоциаций, начиная от ницшевского Ubermensch, заканчивая Йозефом Менгеле и ему подобными «неординарными» личностями эпохи Третьего рейха.

Ну, и чтобы поставить точку, стоит предложить Зюскинду новый сюжет для нового романа. Например, такой:

Жил-был мальчик, у которого не все благополучно в семье. Хороших друзей у него нет, он стеснителен и робок. Общение со сверстниками дается трудно, особенно с девушками. В школе его все высмеивают, но тем не менее мальчик учится хорошо, заканчивает школу, институт. Вскоре он женится, жена рожает ему детей. Он любящий отец и муж, но это в семье. А на самом деле он кровавый монстр! Убивает женщин и детей, насилует мальчиков и девочек, живых и мертвых, режет их на куски и ест, испытывая при этом сексуальное удовлетворение. Преступления остаются безнаказанными – убийца обладает некими физическими особенностями, которые делают его неуловимым для правосудия. Родные и близкие маньяка ничего не подозревают. Но в конце концов случайность помогает поймать преступника. Его злодеяния столь ужасны, а число жертв столь велико, что даже на суде убийцу приходится содержать в клетке, чтобы его не растерзали родственники жертв.

В общем, сюжетик так себе, да? Но Зюскинд добавит сюда какую-нибудь абстрактную идею, некую возвышенную цель, придаст для пущей убедительности реализма, тщательно описав не парфюмерные изыски, а что-нибудь другое, словом, поперчит, посолит, и биография Андрея Чикатило станет замечательным художественным произведением!

А пипл, как говорил незабвенный Богдан Титомир, пипл схавает.

P.S. Не ищите в «Парфюмере» глубину и множество смыслов. Сам Зюскинд охарактеризовал однажды свое писательство как отказ от «беспощадного принуждения к глубине», которое требует литературная критика.

15 комментариев

Оставьте комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *