Умение пить, равно как и неумение, в связи с поглощаемыми объемами всегда привлекает к России внимание товарищей из-за рубежа, а в особо выдающихся случаях и соотечественников, которые, в общем-то, привыкли ко многому. Как соотечественнику, доводилось и приходилось и наблюдать, и участвовать во многих возлияниях, оставаясь, правда, абсолютно тверезым.

Особенно интересны случаи в поездах – полоса отчуждения, помноженная на вроде бы замкнутое безопасное пространство вагона, дает возможность не только расслабиться, но и оттопыриться как следует. Однако концентрация желудочно-кишечных трактов на кв. метр поверхности создает порою удивительные картины. Маслом, блин!

Преамбула
Плацкартный вагон. Поезд Москва-Симферополь. До отправления пять минут. Вагон набит битком за исключением моего купе, соседнего и четырех боковых мест. Люди в вагоне с вожделением поглядывают на пустые полки, те, кто получил места возле туалетов, даже приходят и спрашивают, почему не занято. Наконец, за пару минут до отхода поезда в вагон вваливаются одиннадцать человек с рюкзаками. С длинными бородами, с длинными волосами ребята похожи на сикхов, которые, согласно своей вере, не могут сбривать ни единого волоса растительности на теле.

Но эти сикхи говорили по-русски без акцента, матерились, цитировали Стругацких, поэтому сомнений не осталось – компания тридцатилетних дядек впервые за долгое время выбралась на отдых. Они расселись по своим местам, чинно дождались отправления, потом последовала команда «давай рюкзак».

Амбула. Акт первый
К сожалению, подсчитать, сколько водки было изначально, невозможно – пустые бутылки частично ставились под стол, частично сразу относились в мусорку, однако два станковых рюкзака, в которых слои бутылок чередовались со слоями одежды, впечатлили. Ребята достали первые пять пузырей, кто-то из гагариных сказал «поехали!». И мы поехали…

Пили на два купе и четыре боковушки, предлагали мне (я вежливо всякий раз отказывался), вспоминали истории, хохотали, пели песни, словом, центр жизни вагона был здесь. Бутылки все прибывали в числе, и при подъезде к Курску критическая точка была пройдена. Один наиболее слабый товарищ заснул, его принесли в мой закуток, уложили на верхнюю полку и ушли продолжать в соседнее купе. К этому времени я уже давно лежал на своей верхней полке с книгой и пытался справиться с одурью.

Дело в том, что окна в вагонах, особенно в плацкартных, находятся в двух агрегатных состояниях: «открыто навсегда» или «закрыто навсегда». Здесь имело место последнее. В то же время одиннадцать пар легких, выдыхающих пары алкоголя, настолько насытили ими воздух, что к термину «пассивный курильщик» впору было добавить еще и «пассивный алкоголик». Спасало то, что рама окна была негерметичная, и тонкая струйка воздуха попадала на лицо, благо я лежал по ходу поезда. Дядя же напротив громко храпел, покрытый липким потом. Овощ дозревал…

Акт второй: Битва при Курской дуге
Да, все началось внезапно при подъезде к Курску. Спящий детина – косая сажень в плечах, лежавший на спине, как положили, – в ботинках, джинсах, рубашке и очках, решил повернуться на бок и упал. Падал он последовательно – мордой об стол и затем уже только на пол. Звук при соприкосновении стола с лицом был, будто металлической линейкой наотмашь ударили по куску сырого мяса. На грохот костей прибежали ребята и с криками «бедный Иван Сергеевич!», «Ваня, как же ты так?» кинулись поднимать упавшего. Однако анестезия была отличной – овощ продолжал храпеть лежа на полу. Его подняли, вновь водрузили на верхнюю полку и ушли продолжать.

Как ни странно, очки у упавшего уцелели, тем не менее лицо было разбито в кровь, и, посмотрев внимательно на пол, я увидел два зуба. Чувствовалось, что этим дело не кончится. Действительно, сон у Ивана Сергеевича был беспокоен – спустя несколько минут он снова решил повернуться на бок… Подвиг Гастелло успешно повторился. С теми же характерными звуками, как и в первом случае. На этот раз прибежавшие на шум ребята без причитаний водрузили тело назад и вернулись к столу, потому что назрел какой-то важный тост, а я стал разглядывать изменившееся лицо, благо Иван Сергеевич спал все тем же беспробудным сном.

Второе падение внесло во внешность некоторые коррективы – стекла в очках треснули, правда, каким-то чудом еще держались, а к двум выбитым зубам на полу добавился третий. Крови тоже было больше – вследствие разбитого носа. Впрочем, Иван Сергеевич был равнодушен к происходящему.

Третий подвиг Гастелло произошел уже по вине машиниста, который, отъезжая от вокзала города Курска, слишком сильно дернул поезд. На этот раз Иван Сергеевич стартовал в той позиции, в какой лежал, – на боку. Как следствие, удар лицом об стол пришелся на профиль, и коллекция передних коренных зубов на полу пополнилась боковыми коренными. На звук падения никто не пришел – в момент, когда кости грохотали об пол, в соседнем купе разливалась последняя бутылка водки, и это важное событие поглотило все внимание выпивающих.

После того, как опустели бокалы, я привлек внимание ребят, сообщив, что Ивану Сергеевич снова плохо. Подняв храпящее тело и держа его в руках, они стали решать, как быть дальше. Класть тело на верхнюю полку не то, чтобы боялись, просто уже бы не смогли в силу выпитого. Я внес рациональное предложение – воспользоваться нижней полкой. Идея была встречена с одобрением, и тело Ивана Сергеевича продолжило храпеть лежа на спине, но уже в безопасности. Две боковые полки напротив скоро пополнились еще парой овощей, а самые стойкие приняли решение сходить в вагон-ресторан за дополнительной порцией горючего.

Акт третий: Наводнение между Курском и Белгородом
Временное затишье дало возможность поразмышлять о будущем и прикинуть дальнейшее развитие ситуации. Однако угадать не удалось. Будущее оказалось слишком непредсказуемыми, и все возможные варианты его вылились в один, вернее начали выливаться. Ивана Сергеевича затошнило. При прочих равных наблюдать это было очень интересно – оказывается, можно тошнить не только спя, но и храпя.

Итак, Иван Сергеевич фонтанировал. Экстракт, взлетая вверх сантиметров на двадцать, возвращался на лицо и очки Ивана Сергеевича, стекал за воротник Ивана Сергеевича, перетекал на кушетку под Иваном Сергеевичем и распространялся далее на пол. Я немедленно возвестил, что Ивану Сергеевичу вновь не по себе. «Он снова упал?» – спросили у меня. Услышав сдавленное «нет», ребята поспешили на помощь. Однако перекрыть кран было невозможно – система извержения функционировала под контролем внесознательной деятельности, нисколько не задевая сознание.

Так как концентрация амбре в это время достигла максимума, люди в вагоне стали возмущаться и звать проводников. Собрался конвульсиум. Было решено выбить окно, так как открыть его не было никакой возможности, а дышать уже не получалось. Проводник скрепя сердце согласился. Пока высаживали стекло, Иван Сергеевич наконец-то иссяк (вернее приутих), а ребятам дали задание убрать последствия каким угодно путем и в кратчайшие сроки. Надо сказать, они справились довольно оперативно. Тряпками, взятыми у проводника, вымыли пол и стены, ими же обтерли Ивана Сергеевича, и вскоре в вагоне воцарились относительная чистота и спокойствие.

Я блаженствовал, подставив лицо и тело забортному ветру. Даже Иван Сергеевич, обтертый облеванными тряпками, выглядел посвежевшим. На некоторое время все его внутренние системы пришли в равновесие, и он улыбался во сне беззубым ртом.

Но, как известно, беда не приходит одна. Используя спортивную терминологию, Иван Сергеевич передал эстафетную палочку товарищу, спящему на верхней боковой полке. Товарищ внезапно проснулся, ибо приспичило. В силу каких-то причин он, видимо, вообразил, что стоит над писсуаром, потому что расстегнул мотню, достал шершавого и принялся мочиться на потолок с задумчивым лицом, не открывая глаз. Напор был большой, желание еще сильнее… Весело журча, жидкость падала назад, на тело писуемого, распространялась по нему и наконец потекла на внизу лежащего.

С этой минуты сон последнего стал беспокоен. Дядя зашевелился, проснулся и, как ни странно, несмотря на количество выпитого, быстро понял, что происходит. Реакция, правда, последовала странная. Он поднял ноги и изо всех сил двинул ими в верхнюю полку. Писающий мальчик подпрыгнул, на секунду прекратил процесс, однако затем течение дел возобновилось. Последовал новый удар, потом еще и еще. С каждым ударом излияния на миг прерывались, потом все возвращалось на круги своя. Происходило это в полной тишине, только проснувшиеся от грохота полки пассажиры с интересом наблюдали, чем все кончится. Вмешиваться в процесс, понятное дело, никто не собирался.

Наконец после очередного удара писающий все с тем же задумчивым выражением лица повернулся на бок. Теперь струя по дуге пересекала коридор и орошала брюки Ивана Сергеевича. Но тому было все равно, он спал.

Акт четвертый: Финал
Честно говоря, я уже боялся даже предположить, что произойдет дальше, однако эстафетная палочка, после того, как писающий мальчик иссяк, вернулась к Ивану Сергеевичу. Его снова стало тошнить. На этот раз на подъезде к Белгороду. И на этот раз он все-таки проснулся. Понять, что происходит, не мог. Очки были заблеваны до полной непрозрачности, поэтому, подскочив и начав метаться по купе, Иван Сергеевич пытался остановить свой фонтан руками. Я в очередной раз порадовался тому, что лежу на верхней полке.

Однако наблюдать за физиологическими процессами становилось тяжеловато. Пока ребята, прибежавшие на шум, вместе с Иваном Сергеевичем пытались остановить работу его желудка, поезд подошел к перрону, и я, продемонстрировав чудеса акробатики, дабы не вступить на описанные и облеванные пространства, слез с полки и вышел на улицу. Здесь и разыгрался последний акт трагедии.

Судя по беготне в вагоне, ребята снова убирали и мыли и под конец решили вынести тело на улицу, дабы оно продышалось. Мы с проводником стояли возле ступенек в вагон и дышали полными грудями (по одного на брата), рядом стоял мужчина с маленьким мальчиком – тоже из пассажиров, была теплая дивная ночь. Внезапно в тамбуре появилось двое ребят, на плечах которых понурив голову и вновь спя, висел Иван Сергеевич.

– Папа, а почему дядя сам не идет? – спросил мальчик.
– Он очень много работал и устал, – ответил папа.

Ребята остановились на ступеньках, думая, как бы половчее спустить отработавшего дядю на перрон. В эту секунду его снова затошнило, он вырвался из держащих его рук и сделал шаг вперед…

Ноги Ивана Сергеевича остались в тамбуре, а голова, описав правильную и красивую дугу, с высоты всех ступенек врубилась в бетон. При этом звук был уже таким, будто мясник с размаху вонзил топор в свиную тушу. Воссоединение лица с перроном сопровождалось сдавленным хрустом стекол – многострадальные очки наконец-то не выдержали. Мы кинулись на помощь.

Отдирая безжизненное тело, я подумал, что, видимо, это конец – слышались явно предсмертные хрипы. Однако нет!!! Подняв Ивана Сергеевича, мы поняли, что он храпит! Он заснул опять в момент падения, и это спасло его глаза – закрытые веки и пол лица были изрезаны разбившимися стеклами, на перроне лежало энное количество зубов, но на упавшего это не произвело ни малейшего впечатления.

Эпилог
Проснувшись утром, я увидел, что Иван Сергеевич сидит на заблеванной кушетке. Трясущимися с похмелья руками он трогал изрезанное опухшее лицо и задумчиво смотрел в разбитое окно.
– Здравствуйте! – сказал я.
Иван Сергеевич перевел на меня близорукие глаза и по-детски радостно и широко улыбнулся. В пределах улыбки не было видно ни единого зуба.

Метки

12 комментариев

Оставьте комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *