Давно хотелось подобраться к теме «Игры в бисер» Германа Гессе. Но куча всяких дел, а вернее лень-матушка раз за разом дает возможность отложить все на завтра. Приходится, как ежу из анекдота, ждать хорошего пинка в виде стимула. Стимулом может являться, например, хороший собеседник с иной точкой зрения. Либо когда кому-то что-то объясняешь по интересующей теме, и… пока объяснял, сам понял :)

В данном случае пинком послужила дискуссия в одном из ЖЖ-сообществ, которая темы игры в бисер коснулась только краем, однако этого оказалось достаточно – мозг зашевелился. Что всегда наполняет радостью, потому что понимаешь, что живешь, а не тупо проживаешь жизнь. Впрочем, это уже из другой области…

«Игру в бисер», Гессе писал в эпоху расцвета фашистской Германии, сторонником которой не являлся. Данного факта вполне достаточно, чтобы понять мотивы. Гессе, как человеку адекватному, нормально мыслящему, необходимо было создать что-то, что шло бы вразрез со всеобщей эйфорией фашистского государства, что снова бы вернуло исконные ценности во главу угла (пусть даже и в выдуманной реальности) вместо находящихся там чистоты арийской расы и прочих deutschland uber alles. И он написал очень интересную антиутопию, если смотреть с точки зрения гитлеровской Германии, а вернее утопию в прямом смысле этого слова.

Сопоставление перипетий повести с перипетиями реальной жизни того времени, поиск параллелей и взаимосвязей, а также выяснение, как среда влияла на создание произведения, безусловно, интересны, но все это пока стоит оставить в стороне. Просто потому, что «Игра в бисер» актуальна и вне исторического контекста, в котором создавалась.

Первое впечатление от книги двойственное: Гессе настолько великолепно передал смысл существования игры, что возникали даже мысли, а почему бы не создать в нашем мире нечто наподобие Касталии, где как в оранжерее будет расти и созревать все самое лучшее, чего достигло человечество. И тем более разочаровывающим оказался конец повести. Что это? Замысел оказался настолько большим, что Гессе с ним не справился и потому так банально закончил повествование? Если так, то к чему тогда эти несколько сотен страниц? Похоже на обман. Такое же разочарование испытываешь, когда, в конце книги, пройдя все перипетии реального сюжета и сопереживая реальному герою, вдруг выясняешь, что это был только сон автора.

Гессе действительно закончил повесть не по законам жанра и обманул, таким образом, читателя. Либо все должно быть хорошо до конца, либо Йозеф Кнехт должен был погибнуть в борьбе за свое дело, например. Либо должен был возникнуть неожиданный поворот сюжета, выводящий повествование на новый уровень. Однако…

У попа была собака,
Он ее любил,
Она съела кусок мяса,
Гессе Кнехта утопил

…Кнехт утонул. Причем банально и очень буднично. Такие мысли приходят в голову на первый взгляд.

Но если посмотреть шире, становится понятно, что смерть Кнехта столь бесславна, столь быстра, сколь и закономерна. И здесь дело уже не в жанре и общепринятых законах композиции.

***

Когда любой вид деятельности, например искусство, обособляется от повседневной жизни, поначалу это дает хороший стимул к развитию. Действительно, мастер в данном виде искусства полностью отключаются от отвлекающего и даже разрушающего воздействия внешней среды и целиком посвящают себя делу. Но с течением времени здесь есть только два пути.

Если озеро лишить источников свежей воды, оно либо высохнет, либо, если климат позволяет, превратится в болото. И болото и растрескавшаяся от засухи земля сами по себе могут быть довольно красивыми, но они не являются озером. Точно так же любой обособленный вид деятельности либо умирает, либо вырождается. «Искусство есть искусство есть искусство».

Определенные рамки, ограждающие и сберегающие, безусловно, необходимы, однако, например, временное затворничество и отшельничество суть разные вещи. Если первое помогает лучше сосредоточиться на проблеме, понять ее, то второе – потакание собственным слабостям и уход от жизни. Нет ничего сложного в том, чтобы стать отшельником и предаваться размышлениям в тиши и спокойствии, и гораздо сложнее стать отшельником, живя в повседневной реальности.

За примерами того, куда заводит жизнь в вымышленном мире, далеко ходить не надо. Выше приводился пример того, во что может превратиться озеро. Это что касается систем. Есть еще третий путь, индивидуальный. К примеру, один немецкий философ настолько глубоко ушел в философию, что лишился рассудка. «Поэмой – больше, человеком – Ницше».

Итак, просится сравнение Касталии с оранжереей. Цветы живут на полном иждивении, существуют сами по себе, пользы не приносят, требуют ухода и внимания, взамен дают лишь эстетическое наслаждение. Их оправдывает только то, что они растут по произволу садовника. В случае если во внешнем мире происходит катаклизм, то первой гибнет оранжерея – не до нее становится. Гессе прямо пишет: в случае войны финансирование Ордена извне прекратится. Вообще иногда невозможно избавиться от ощущения, что касталийская действительность в несколько урезанном виде описана в «Машине времени» Уэллса с той лишь разницей, что у Гессе морлоки не требуют жертв.

***

Кнехт, попав в структуру и взойдя на самый ее верх, получает отличную точку обзора происходящего. Увиденное укрепляет его в мысли, что из Касталии надо уходить в большой мир. Видит ли Кнехт бесперспективность своего пребывания в системе или грядущий останов всей системы – неважно. То что самый главный человек в Ордене в нем разочаровался, говорит о многом.

Но прав ли он, уходя по-английски? Ведь он полностью выключает себя из дела, которому посвятил столько лет. Далее он «в ответе за тех, кого приручил». И не стоит забывать также о том, что – продолжим аналогию с оранжереей – когда садовник перестает поддерживать порядок на грядках, все не просто приходит в ужасающее запустение, – на хорошей почве вырастает самый лучший, самый крепкий бурьян.

Так почему же Гессе, мало того, что последовательно выводит Кнехта из Игры (во всех смыслах), еще и избавляется от него не очень элегантным способом? Здесь, думается, можно только догадываться. Главное, не похоже на то, что автор не справился с замыслом.
Быть может, если вернуться в исторические рамки, Гессе было жаль как-либо модифицировать свою утопию, которую к моменту ухода Кнехта, он довел до расцвета, жаль потому, что она являлась пусть и вымышленным, но хорошим противовесом фашистской действительности. Быть может, Гессе чувствовал, что если продолжать повесть далее в том же духе, то наилучшая на данный момент утопия превратится в один из вариантов сотен таких же утопий, как любая, скажем, политическая система, декларирующая во время своего становления некие новые истины и постулаты, на самом деле кормит всех старыми конфетами в новых обертках. Не важно, какое название – коммунизм, социализм, капитализм… Все эти «измы», когда эйфория проходит, становятся одним и тем же «измом», а именно трю_измом.

Возможно, наилучшей концовкой «Игры в бисер» могла бы стать такая: Кнехт, поняв бесперспективность дальнейшего тупикового развития Касталии, прикладывает руку к ее разрушению. Разумеется, не в физическом смысле, а в смысле реформ. Необходимо разрушение слишком высоких ограждающих барьеров и вынесение сокровищ Ордена в мир, где бы ими смогли пользоваться все люди, а не только избранные.

Однако здесь есть свои подводные камни. В книге Гессе ни разу не прибегнул к конкретике и чувствам. Все, что касается Игры, описывается и подается очень общо, и Игра используется как фундамент для размышлений и философии. Иначе, в общем-то, и быть не может. Это примерно как эфир в физике. Вроде бы он есть, а вроде бы его нет, но будем считать, что он существует, и будем на этом строить дальнейшие рассуждения.

Очевидно, что любое внесение конкретики и реалий в утопию сделает так, что утопия исчезнет, поэтому дальнейшее развитие сюжета повести в этом ключе исключено. Но все же, все же… Можно было бы оставить магистра Игры живым, а читателю намекнуть на дальнейший ход событий и этим закончить повествование.

В любом случае главное достоинство «Игры в бисер» в том, что она заставляет задуматься. Гессе сумел создать самый идеальный собирательный образ самой идеальной утопии и вдохнуть в него жизнь, показывав через призму жизни главного героя. В противном случае это был бы просто красивый макет, схема, ничего более. Сделав собирательный образ живым, Гессе обеспечил ему жизнь вне исторических рамок, повесть актуальна до сих пор, равно как, например, «Осень патриарха» Маркеса.

4 комментария

Оставьте комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *